Сухарь города в шапке плесени
Серебристо-серого безразличия.
Стоишь на переходе в стеснении
И обозначаешься до неприличия.
Погибель в пустом противлении,
Парус борения белеет под сажей.
Ворот рубашки неволит артерии,
Заужен, но не слишком заглажен.
Юродством, моральными путами
Не по этим погодам наряженный,
Идёшь, шарфом ветра закутанный,
Площадями, городскими кряжами.
Пробежишь ли студёными лужами,
Мимо лиц свинцово-серо-лиловых.
Пернатых спугнёшь недобуженных,
Нахохленных ненастьем ведро́вым.
Кусты вслед узорам оград чугуна
Конечности тянут как на паперти.
Что подашь им? Нет в мире тепла.
Опадают самобранкою-скатертью.
И вот, лежишь в листве пожухшей.
Какое небо, только с земли видать.
Нет мест для размышлений лучше,
Как то́ студёная земля или кровать.
Лежишь в листве, такой пожухший.
Упал ли ты, прилёг ли - разве суть?
Небезнадёжен ты. И отмахнувшись,
Спешишь вставать. Иначе понесут.
И мир небезнадёжен. Верный тому
Свидетель, товарищ в шляпе мятой.
Завис участливо, изогнутый в дугу.
С претензией стерильности палаты
Сума разверста дамы сердобольной,
Комодной тьмой мещанского двора.
Бежать! Покуда ещё тлеет твоя воля.
Оставь лишь тень простылого следа.
Ещё секунда и применят врачевство.
Пургою заверти́тся, примчит карета.
И эскулапа демону сребра сродство,
Возьмёт сторицею, не сжив со света.
Увольте. Будь хоть трижды нездоров.
Не нумерованный, ещё не обезличен,
Узоры пишешь серпантинами дворов
Под маской напускного безразличия.
осень-зима `19